Глава 5

Бунтарь без понятия[31]

Мы понеслись по темному коридору к двери, на которую нам перед концертом указал друг Бориса, – два оленя, убегающие от охотников из КГБ. По крайней мере, мы знали, что нас ждет надежный выход. Мы переглядывались на бегу, нервно хихикая, пока вдруг не уперлись в кирпичную стену. А вот и дверь. Не открывается. В панике я толкаю ее изо всех сил. Бог мой, она заперта! Не говоря ни слова, мы разворачиваемся и вдруг замираем, видя, как из еще одной артистической выходит какой-то парень. Поворачиваем за ним еще в какой-то коридор; глаза мои, как спутниковые антенны, бешено вращаются, пытаясь найти хоть какой-то сигнал, хоть какой-нибудь выход. И вдруг мы опять оказываемся в зрительном зале. Ринулись вниз по ступенькам, чтобы успеть влиться в поток последней выходящей из зала кучки зрителей, направлявшейся к выходу из здания. С толпой слились, и вдруг я понимаю, что потеряла Джуди. Не останавливаясь, я лихорадочно вглядываюсь в каждое возбужденное лицо, надеясь увидеть знакомый нос пуговкой и круглую челку на лбу. Еще через пару секунд я наконец оказываюсь у двери, думая, что, по крайней мере, мне удалось убежать.

И вдруг прямо передо мной из сигаретного дыма выплывают, как призраки, двое мужчин в костюмах. Хватают меня за руки и тащат прочь от открытых дверей и теплого ночного воздуха. Сотни человек проходят мимо, никто не решается остановиться или произнести хоть слово. Мужчины не в форме, без каких бы то ни было опознавательных знаков, и, как по мне, выглядят они как заправские гангстеры. Не веря в происходящее, смотрю на мелькающие возле меня тени: ни одна душа не остановилась, чтобы вмешаться или признать меня.

Так втроем мы и спускаемся по лестнице вниз, сжимавшие мне плечи цепкие пальцы ни на секунду не размыкаются. Заводят в темную комнату без окон, металлический стол и два стула. Все как в кино. Указывают на один из стульев. Я сажусь. И тут на меня обрушивается шквал вопросов, без всякого вступления, объяснения и ни слова по-английски.

Я же в ответ только твержу как попугай: «I don’t speak Russian. I don’t speak Russian, I don’t speak Russian, I don’t speak Russian»[32].

Они повышают голос, чуть ли не орут с искаженными от злобы лицами.

– I don’t speak Russian. I don’t speak Russian, I don’t speak Russian, I don’t speak Russian.

Платиновую прядь я пытаюсь убрать подальше за ухо, моля бога, чтобы они приняли меня просто за приехавшую учиться сюда на семестр студентку с безумными волосами, угодившую каким-то образом в рок-клуб.

– What. Is. Name?[33] – спрашивает наконец один на ломаном английском.

Я молчу. Он еще больше повышает голос.

– What is name?!

Я понимаю, что стоит мне назвать свое имя, меня в СССР больше не пустят.

Передо мной стоит лицо Бориса, и я прямо кожей ощущаю, что как только я произнесу слова «Джоанна Филдз», лицо это растает в воздухе, как мираж. В отчаянии я дерзко говорю в ответ: «Скажите мне, кто вы, и тогда я назову вам свое имя».

– Кто тебя привел? – Один из них закуривает, глаза его остаются холодными, хотя изо рта и из ноздрей клубами выходит горячий дым.

– Почему сюда?

Я молчу.

– Ты знаешь Виктора Цоя?

– Майка Науменко?

– Бориса Гребенщикова?

– Нет, никогда о таких не слышала, – отвечаю я.

– А ты кто?

Я не знаю, что им говорить. Мысли лихорадочно скачут, а сердце то подступает к горлу, то уходит в пятки. Чуть ли не задыхаясь, я слышу собственный голос: «Я американская гражданка. Если хотите узнать мое имя, звоните в консульство».

Два медведя переглядываются. Что делать со мной – напуганной, но злой и дерзкой девчонкой – они, судя по всему, совершенно себе не представляют. Они обмениваются несколькими словами и вновь смотрят на меня.

– Go[34], – произносит наконец один из них, бросая окурок на пол и указывая на дверь.

Я быстро выбегаю, вновь спешу в опустевшее фойе и через главный вход наконец попадаю на улицу. Адреналин бешено колотит сердце, но я счастлива вновь быть на улице, среди людей, еще толком не разошедшихся после концерта. Не зная, что делать, я иду по улице, чтобы как-то выпустить клубок сжигающей меня энергии. Рядом со мною, ступая нога в ногу, оказывается девушка, которая тихо шепчет мне почти в ухо: «За тобой следят. Походи по городу, постарайся от них отстать и приходи к нам. Мы там все вместе будем тебя ждать». Она быстро произносит адрес и тут же исчезает, как сказочная фея, прежде чем я успеваю открыть рот и спросить о сестре.

Подталкиваемая адреналином, я шла по улице, повторяя, как молитву, чтобы не забыть, названный мне адрес. Через несколько кварталов, прежде чем повернуть за угол, я увидела еще одного «медведя» в сером костюме. Он тут же отвел взгляд и отвернул голову. Я чуть не рассмеялась от столь неумелой слежки: наивная 24-летняя девчонка, я и то без труда распознала «хвост». Я нырнула за угол и прошла еще несколько кварталов. Еще раз оглянулась на него. Он остановился, делая вид, что тщательно изучает асфальт под ногами. Я опять почувствовала себя как в плохом детективе: он, безусловно, следил за мной, а я, безусловно, пыталась его перехитрить. Я спрятала волосы под шапку, которую обнаружила у себя в кармане пальто и, петляя, прошла еще несколько кварталов. Оглянувшись, я больше его уже не увидела. Теперь, вспоминая, я думаю, что они, скорее всего, просто хотели напугать меня.

Когда, наконец, запыхавшись и на пределе беспокойства, я дошла до указанного адреса, вечеринка там была в полном разгаре. Первым увиденным мною человеком была Джуди, которая радостно вслушивалась в болтовню музыкантов и вела себя как ребенок. Отдышавшись, все, что произошло со мной в тот тяжелый вечер, я стала воспринимать как забавное приключение. Я пересказала людям, набитым в комнате, события последнего часа, и по их всего лишь любопытствующим лицам поняла, что дело это вполне обычное и ничего особо страшного в этом нет. Это была часть повседневной жизни, особенно для тех, кто живет в арт-андеграунде, и они к ней давно уже привыкли. В глубине души я чувствовала, однако, что мне надо изменить свое беззаботное поведение в том, что касается безопасности и возможной слежки, – пожалуй, не столько для защиты себя самой, сколько для защиты этих людей, принявших меня в свой круг с широко распростертыми объятьями. Это было первое из многочисленных препятствий, встретившихся мне на пути в Советском Союзе.

Борис и Сергей оба крепко обняли меня. «Все в порядке?» – спросил Борис. У Сергея в глазах была злость, он был не в состоянии скрыть свою ненависть и презрение к КГБ.

– Да, – ответила я. – Было, конечно, ужасно, но теперь все в порядке.

На этой вечеринке я познакомилась с Виктором Сологубом, которого все называли Витя, и его братом Григорием, соответственно, басистом и гитаристом из столь понравившихся мне «Странных Игр». Витя говорил по-английски вполне прилично, возмещая скудные несколько слов, которыми владел его брат. Редкость среди русских, Витя не пил и не курил. Человек терпеливый, он заботился и о брате, и об остальных друзьях. Говорил он быстро, с напором и даже некоторой нервозностью, взгляд его стремился охватить все вокруг.

– Крутой Strat ты привезла Борису!

– Спасибо! А что ты хочешь, чтобы я тебе привезла?

– Вау! – восторженно произнес Витя. – Серый бас Fender P!

– О’кей, попробую.

– Ты поняла, да? – не успокаивался он. – Бас Fender P. Серый.

– Я поняла.

– Может, записать, чтобы ты не забыла? Серый бас «Fender P».

Со временем я все меньше думала об инциденте с КГБ, знакомясь один за другим с самыми невероятными людьми: Саша Титов, басист «Аквариума», с острым носом и вьющимися волосами; джазовый критик Алекс Кан с низким голосом и сосредоточенным взглядом. Почти все хоть немного говорили по-английски, а если нет, Алекс или Борис помогали с переводом. По большей части рядом со мной был Алекс, так как Борис почти все время находился в окружении жен музыкантов «Аквариума» и других, сидевших у его ног и смеявшихся над его непринужденными шутками женщин. Такая сцена повторялась и сейчас, на каждой «тусовке» – приятном и расслабленном ничегонеделании, – и в будущем: Борис сидит в кресле или на диване, вокруг него, в том числе и на полу, женщины, смотрящие на него снизу вверх с обожанием и кокетливой преданностью. Очевидно было, что почти все они в него влюблены, и я помню промелькнувшую у меня в голове мысль о том, что нелегко, наверное, быть женой музыканта «Аквариума».

В какой-то момент Борис подвел ко мне человека в сером костюме и очках, лицо которого мне странным образом показалось знакомым.

«Это Аркадий[35], один из лучших наших поэтов», – с гордостью в голосе представил мне его Борис.

Я почувствовала, как краснею: это был тот самый человек, который пытался заговорить со мной в рок-клубе и которого я проигнорировала. «Бог мой, простите меня, я вела себя с вами очень грубо на концерте. Я решила, что вы из КГБ. Простите, ради бога!». Они с Борисом дружно рассмеялись.

В дальнем углу я заметила Виктора из «Кино» и его гитариста Юрия – того самого, с блондинистой челкой, кто умудрился за одно мгновение заложить мне в сердце мину замедленного действия. Рядом с ними был их басист Игорь Тихомиров – кудрявый, улыбчивый парень, которого я со временем прозвала Микки-Маус за его вечно жизнерадостный и дружелюбный настрой. Еще через несколько минут я сумела пробраться к ним в угол, каждую минуту прерывая разговор безудержным восхищением в адрес их сета. Они в ответ так же безудержно восхищались привезенной мною Борису в подарок красной гитарой. В разговоре Виктор показался полной противоположностью тому, каким он мне запомнился на сцене. На место излучавшейся им тогда холодной, темной, страстной энергии стоика пришло теплое и заинтересованное радушие. При всем его таланте и славе он был, очевидно, человек мягкий, и говорить с ним было очень легко.

Английский у него был вполне приемлемый, и в нашем разговоре с Юрием он выполнял роль переводчика. Они сказали мне, что слышали, что я рок-музыкант из Америки, и выразили желание послушать мою музыку. Я в свою очередь стала расспрашивать про их группу: кто пишет песни, сколько времени они уже существуют. Разговор шел лениво, расслабленно и вполне предсказуемо, но сердце у меня внутри колотилось как безумное. Юрий полностью захватил мое внимание: его точеный подбородок и ясные глаза убедили меня в том, что я влюбилась в человека, с которым с глазу на глаз едва смогу обменяться парой слов. Как мне кажется, языковой барьер только усилил романтизм наших отношений. Он смеялся над моими комплиментами, нежно брал меня за руку и не спускал с меня глаз, пока Виктор продолжал быть толмачом между нами.

– Джоанна, а завтра ты что делаешь? – спросил Виктор.

Я почувствовала, как внутри у меня все оборвалось.

– К сожалению, завтра я уже лечу домой, в Америку. – Выждав паузу, я добавила: «Но я приеду еще».

На следующее утро, по дороге в аэропорт, я заехала к Борису. Он повел меня на крышу, самое безопасное с точки зрения возможной прослушки место.

– Смотри, осторожно с этими перилами. Они прогнили.

– А это безопасно? – нервно спросила я.

– Не думаю, – ответил он с улыбкой. Он понимал: высовываясь прямо к небу, риска не избежать.

– Борис, мне ужасно неловко заводить об этом разговор, но что делать с красным Stratocaster’ом? Таможенники все тщательно записали и сказали, что я обязательно должна вывезти его из страны.

– Не волнуйся, – ответил он небрежно. – Давай попьем чаю, все будет нормально.

В квартире я демонстративно, каждую минуту смотрела на часы: «Борис, гита…»

Не успела я в очередной раз открыть рот, как дверь распахнулась и в комнату вошли Африка и Тимур с гитарным футляром в руках.

– Бог мой, спасибо! – сказала я. – Мне ужасно жаль, что надо забирать у вас гитару…

После своего традиционного приветствия «Асса е-е!» и пионерского салюта Африка протянул мне футляр, который я тут же открыла.

Внутри лежала гитара с выкрашенным в яркий красный цвет самодельным деревянным корпусом. Гриф, электрические звукосниматели, ручки переключения громкости и тембра, тремоло-рычаг, – все было того же цвета и размера, что и на настоящем Fender’е. Серийный номер находился в нужном месте, и, сличив его с тем, что был записан у меня на обороте таможенной декларации, я убедилась, что он полностью идентичен.

– Вы сделали дубликат?! – потрясенная, не веря своим глазам, воскликнула я.

– Асса е-е! – с полным достоинства видом подтвердил Африка. – Все в точности как записано у тебя в таможенной декларации. Разве что качество похуже. Ну и, как ты думаешь, таможенники поймут разницу? – он презрительно пожал плечами. – Да никогда в жизни!

– Просто невероятно! – Что я еще могла сказать? Гитара была передо мной, как младший, нескладный брат оригинального Stratocaster’а, неуклюже сконструированный из бог весть каких материалов. Впервые я получила возможность убедиться, как хитры на выдумки при необходимости люди в СССР. В Америке, не сталкиваясь ни с настоящими трудностями, ни с цензурой, я всегда жила по правилам. У этих ребят все было не так. Когда возникает проблема, они находят способ ее решить. Я смотрела на них: хитреца в глазах и веселые улыбки на молодых, необузданных лицах.

– Ну, что же вам привезти в следующий раз?